Первые Мераджио активно занимались торговлей и спекуляцией. Они на всех углах кричали, что умеют выжать из вложенных средств больше прибыли, чем все их соперники. Отаво Мераджио, третий в роду, был знаменит тем, что на протяжении целого года ежедневно отправлял нарядно украшенное судно в самую глубокую часть Каморрского залива и там сбрасывал на дно пятьдесят золотых тиринов. «Я могу себе это позволить, — хвастливо заявлял Отаво, — ибо все равно в конце каждого дня у меня будет больший доход, чем у Любого из наших аристократов».
Впоследствии Мераджио переключились на банковское дело. Члены семейства решили, что вкладывать свои кровные деньги в сомнительные предприятия не так надежно, как хранить их под замком, накапливать и давать в долг под проценты. Они первыми осознали, что выгоднее облегчать деятельность другим, чем трудиться самим. В результате нынешний Мераджио по имени Джанкано сидел в самом центре сложнейшей финансовой паутины, опутавшей все теринские города-государства. Его подпись на клочке пергамента была не менее весома, чем боевая армия или, скажем, военная эскадра.
Недаром говорят, что в Каморре правят два герцога — Никованте, герцог Стекла, и Мераджио, герцог Белого Золота.
На следующее утро Локки стоял перед входом в банк Мераджио. Огромные вераррские водяные часы в фойе только-только прокапали десять. Солнце лило свой свет с нежно-голубого безоблачного неба. На Виа Каморрацце кипело оживленное движение, грузовые баржи и прогулочные лодки сражались за каждый кусочек свободного пространства.
Жеану пришлось расстаться с одной из своих крон ради приведения Локки в мало-мальски приличный вид. Волосы его по-прежнему оставались седыми, но вместо прежней всклокоченной бороды красовалась изящная эспаньолка по последней моде — само собой, тоже накладная. Его новый костюм вполне мог принадлежать писцу или курьеру из преуспевающей конторы. Конечно, не высший разряд, но вполне прилично.
Банк Мераджио представлял собой четырехэтажное скопище архитектурных причуд, имевших место за минувшие два с половиной столетия. Здесь можно было увидеть и портики, и стрельчатые окна, и фрагменты каменных и деревянных фасадов. Здание опоясывали несколько внешних галерей с сидячими местами для посетителей — они тоже вносили свою ноту в убранство строения. Шелковые навесы на этих галереях повторяли собой все цвета каморрских монет: рыжевато-коричневый оттенок меди, серебристо-серый и молочно-белый серебра разной пробы и конечно же, золото — ярко-желтое обычное и чуть зеленоватое белое. Перед банком прохаживались сотни мужчин, подобных Лукасу Фервиту, деловых людей, одетых в великолепные камзолы от модных портных. Каждый из этих нарядов стоил примерно столько же, сколько зарабатывает за год семья обычного рабочего.
Не успел Локки приблизиться к дверям банка, как многочисленные охранники устремились к нему, словно потревоженный пчелиный рой. С ними соревновались в прыти несколько «желтых курток», которые, оставив патрулирование набережной канала, быстрым шагом двинулись в сторону наглеца, посмевшего потревожить покой финансовой цитадели. Все боролись за право вышибить ему мозги своими дубинками.
В кошельке у Локки болтались семь полновесных крон, восемь золотых тиринов и пара серебряных солонов. Благородный Подонок был совершенно безоружен и имел слабое представление о том, что ему говорить или делать, если его план — весьма сомнительный — встретит препятствия.
— Лукавый Хранитель, — молился он шепотом, — я собираюсь войти в этот банк и получить то, в чем нуждаюсь. Мне необходима твоя помощь. Помоги, если сможешь! Если же не сможешь… то и хрен с тобой. Я все равно получу то, что хочу.
Высоко вскинув голову и гордо выпятив подбородок, Локки начал подниматься по лестнице.
— Секретное сообщение для Кореанда Превина, — бросил он охранникам в фойе, стряхивая капли дождя с прически. Их было трое — все одетые в малиновые бархатные куртки, черные бриджи и черные шелковые рубашки. И хотя позолоченные пуговицы сияли парадным блеском, рукояти висящих у пояса кинжалов были потерты от частого использования.
— Превин, Превин… — задумчиво повторил один из охранников, просматривая список в кожаной папке. — Ага, вот — публичная галерея, стол номер пятьдесят пять. Вроде у нас ничего нет на этого типа… можешь пройти, парень. Куда идти-то, знаешь?
— Да, я бывал здесь раньше, — кивнул Локки.
— Отлично, — охранник спрятал папку и достал пергаментный свиток, не забыв подложить под него грифельную доску для твердости. Обмакнув перо в чернильницу, он поинтересовался: — Имя, район?
— Таврин Каллас, — отвечал Локки. — Из Северного Угла.
— Писать-то умеешь?
— Никак нет, господин.
— Тогда просто черкани здесь что-нибудь.
Он протянул свиток Локки, и тот послушно поставил крестик против записи «ТАВРЕН КАЛЛУС». Похоже, в охранники набирали не самых видных грамотеев.
— Можешь идти.
Публичная галерея располагалась на главном этаже банковского здания. Она вся была уставлена столами и конторками, за каждой из которых сидел адвокат, торговый представитель, кассир, клерк или еще кто-нибудь из служащих. Все они арендовали рабочие места у банка Мераджио, приходя сюда либо ежедневно, либо в определенные дни недели. Тут же толпилось множество клиентов — они о чем-то говорили, жарко спорили или терпеливо дожидались своей очереди. Солнечные лучи, проникая через застекленную крышу, освещали галерею; шум дождя смешивался с гулом, царившим в зале.