— И как, они согласились?
— Знаешь ли, Цепп, деньги настраивают человека на миролюбивый лад. Их треклятые кошельки едва ли не лопались от моего кровного серебра. А затем еще пришлось дать на выпивку каждому из патрульных, причем хорошо дать, чтобы хватило на всю неделю, и униженно просить пропустить по стаканчику за здоровье капы Барсави. На том и столковались. Решили, что, конечно же, не стоит докучать ему рассказом о том, как обделался его верноподданный Учитель с пятилетним нарушителем Договора.
— Так-так… — протянул Безглазый Священник. — И все это, значит, произошло в первый же вечер твоего знакомства с моим неожиданным сокровищем?
— Мне так приятно слышать, как ты называешь своим этого маленького мерзавца! Просто музыка для ушей! Потому что я и в самом деле не знаю, как быть, Цепп. У меня бывали дети, которым нравилось воровать. Попадались такие, которым все едино — воруй, не воруй… Были и такие, которые волей-неволей смирялись, поскольку знали, что ничего другого они делать не умеют. Но никогда еще — в буквальном смысле никогда, хрен ему в душу! — я не встречал ребенка, столь жадного до воровства. Уверяю тебя, если он будет лежать с порванным брюхом, а к нему придет лекарь, то и тогда этот паршивец Ламора предпочтет стянуть у него иголку с ниткой и сдохнет, довольный собой. Он… он ЧЕРЕСЧУР вор.
— Чересчур вор… — задумчиво повторил Безглазый Священник. — Никак не ожидал услышать такую жалобу от человека, который натаскивает юных карманников.
— Можешь смеяться, но я тоже не ожидал, что когда-нибудь ее выскажу, — мрачно заметил Учитель.
Проходили месяцы. На смену Парфису пришел Фестал, его, в свою очередь, сменил Аурим. Летние грозы миновали, уступив место зимним затяжным дождям. Семьдесят седьмой год Гандоло превратился в семьдесят седьмой год Моргайте, Отца города, Повелителя петли и лопаты.
Ряды сироток из Огневого района, пришедших на Сумеречный холм, заметно поредели. Семеро из них, не слишком преуспевших в «деликатных и необычных» заданиях Учителя, окончили свои дни на Черном мосту перед Дворцом Терпения. Обычное дело; уцелевшие счастливчики были слишком заняты собственными деликатными и необычными занятиями, чтобы заметить исчезновение товарищей.
Вскоре Локки выяснил, что кладбищенская коммуна делится на две неравноценных категории — «уличных» и «форточников». Последние были небольшой группой избранных и трудились после заката. Эти ребята карабкались по крышам и дымоходам, проскальзывали в дома сквозь любые плохо закрытые отверстия и тащили все, что подвернется под руку — от монет и драгоценностей до оставшегося без присмотра окорока.
Мальчишки же и девчонки из «уличных» большими командами работали на улицах и мостах города в дневное время. Те, что постарше и поопытней, «ловцы», обрабатывали карманы и кошельки клиентов, в то время как младшие и неопытные «живцы» отвлекали публику — ревели по якобы пропавшей мамаше, разыгрывали приступы всяческих болезней или попросту метались по улице с истошными криками: «Держи вора!» — тоже действенный прием.
Каждый сиротка, вернувшийся с «дела», тут же становился добычей старших и более сильных товарищей. Ежедневная выручка проходила через руки местных забияк и лишь после этого попадала к Учителю. Тот оценивал добычу каждого работника и ставил подобающую отметку в своем зловещем списке. Учитель ничего не забывал — даром, что список существовал лишь у него в уме. Тот, кто отличился, получал еду, неудачникам же приходилось в тот вечер постараться вдвойне.
Так ночь за ночью Делатель Воров обходил свои владения, нагруженный кошельками, шелковыми платками, ожерельями, срезанными металлическими пуговицами и другими предметами, попавшими в руки «ловцов». Его доверенные лица следили за тем, чтобы никто не увиливал от работы и не утаивал добычу. Тех, кто был замечен или хотя бы заподозрен в подобных грехах, ждала жестокая и немедленная кара. При этом побоям Учитель предпочитал добрую порцию неразбавленного имбирного масла из специальной фляги. Провинившийся должен был выпить ее под насмешливые возгласы товарищей. Каморрское имбирное масло, как прекрасно знал Учитель, было страшной гадостью. Пить его — все равно что глотать тлеющую золу ядовитого дуба.
Строптивцы, не желавшие открывать рот, все равно получали свою порцию — ее вливали им через нос, пока старшие дети держали их. Как правило, хватало одной такой экзекуции, после чего провинившиеся чудесным образом исправлялись.
Со временем даже неудачники с обваренными имбирем языками и распухшим горлом усваивали начатки воровской науки. Учитель постоянно давал своим подопечным указания относительно устройства камзолов, дублетов, курток и поясов — все в свете последних мод. Его ученики безошибочно определяли, что можно срезать, что оторвать, а что следует вытащить ловкими тренированными пальчиками.
— Помните, мои дорогие: вы не должны бросаться в ноги клиенту, подобно бешеным псам, или вцепляться ему в руку, как испуганные дети. Ваш телесный контакт с объектом не должен превышать полсекунды. И даже такой контакт может оказаться слишком долгим… роковым! — Учитель жестом изобразил петлю, накинутую на шею, для пущей убедительности закатив глаза и вывалив наружу язык. — Ваша жизнь или смерть зависит от соблюдения трех священных правил. Прежде всего — убедитесь, что предмет вашей охоты надежно отвлечен; это могут быть наши «живцы» или какой-то случайный переполох — например, драка или пожар. Пожары — просто великолепная оказия в нашем деле, цените их, мои драгоценные! Правило второе: вам следует свести на нет — я не шучу, именно свести на нет! — контакт с вашим клиентом, даже при наличии отвлекающего фактора. — Он выпутался из воображаемой петли и хитро усмехнулся. — И наконец, запомните: как только вы сделали дело, тут же рвите когти. Даже если ваш клиент молчит, как ящик с гвоздями. Чему я учил вас, мои дорогие?